Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман - Лилия Максимова

Она подняла руки к лицу и отвернулась к дереву. Всхлипывания. Плечи вздрагивают. Она плачет! Господи, да он и вправду идиот! Ведь придумал весь этот поход, чтобы создать романтическую обстановку. Хотел сказать ей, что любит. Да, черт возьми! Любит он ее, глупо дальше тянуть с объяснениями! Еще ни одной девушке он не посвящал целый год своей жизни! И все это при том, что они еще ни разу не переспали, вот парадокс-то! Он и сейчас ее хочет… Ну, не прямо сейчас… Он хочет ее насовсем, на всю жизнь, навсегда.

– Женя, – осторожно взял он ее за плечи. – Ну, что ты? Это же была просто шутка!

Всхлипывания перешли в приглушенные рыдания и, повернувшись, она уткнулась носом в его плечо.

– Мне надоели эти шутки, надоела эта деревня! Я ненавижу быть все время на виду! Хочу домой, где нет этих проклятущих насекомых, где не воняет дымом, где я могу побыть одна…

Остаток монолога утонул в слезах. Она по-детски обхватила его руками поперек туловища, и Эдуард бережно обнял ее, стараясь успокоить и согреть.

– Ты слишком долго была одна… Слишком привыкла к этому, слишком устала… – Он погладил ее по голове, как маленькую, и сжал в объятиях еще крепче. – Теперь я буду рядом. Всегда. Если, конечно, ты меня снова не прогонишь…

– Не прогоню, – пообещала она его плечу и подняла вверх заплаканные глаза, в которых отразились зеленые звезды. – Потому что… Я люблю тебя, Эдик… Просто люблю.

Удивление растаяло в поцелуе, долгом, нежном и влажном от ее слез. Разомкнув губы, он покачал головой и посетовал:

– Я первый хотел сказать тебе это!

Женя улыбнулась:

– Теряете хватку, Господин Журавский!

– Люблю тебя, Женька! – рассмеялся он.

После следующего поцелуя Эдуард вдруг отстранился и беспокойно посмотрел в сторону костра, откуда слышалось бренчание гитары.

– Слушай, а нам пора возвращаться! Наше отсутствие может быть неправильно истолковано.

Она сглотнула напросившийся смешок:

– С каких это пор ты стал заботиться о своей репутации?

Журавский состроил недовольную мину:

– С тех пор, как вынужден был стать примером для двадцати влюбленных друг в друга подростков. Клянусь: в городе я буду менее сдержан.

У костра тактично сделали вид, что не заметили ни заплаканных глаз Евгении Юрьевны, ни довольной физиономии Журавского. Тимур, терзая струны, подбирал на гитаре «Цыганочку», и Эдуард Андреевич, не в силах удержать рвавшуюся на волю энергию, пустился в пляс. Глядя на его произвольные «па» и придуманные на ходу «коленца», Фролов скривился, как от зубной боли.

– Нет уж, Эдуард Андреевич! Не стоит так издеваться над искусством! Ваша «Цыганочка» больше на «Гопак» похожа. Давайте-ка меняться местами.

Журавский обнял деку гитары, прижал пальцами струны на грифе и подмигнул:

– С выходом, Тимур?

– С выходом, – тряхнул кудрями Фролов и потянулся, разминая суставы. – Учитесь, пока я жив!

Он провел напряженно раскрытой ладонью по угольно-черной шевелюре и, будто сбросив с себя груз цивилизации, резко уронил руки вниз. Рвущая душу мелодия, которую сумел извлечь из гитары Эдуард Андреевич, подхватила Тимура, и он понесся по поляне, издавая горловые звуки, взлетающие ввысь прямо из глубины его жаркой души. Исчез городской школьник, а гордый представитель племени конокрадов, то томный, то озорной, то страстный, приковал к себе все взгляды. Вмиг стало ясно, что же в Тимуре заставляет так сильно биться Варино сердце. Последний аккорд, оборвавшийся где-то на высоте верхушек деревьев, бросил цыгана на колени, и он замер, словно исчерпав все жизненные силы. Целую минуту никто не решался нарушить тишину, а потом аплодисменты сорвались лавиной. Часто дыша, Тимур встал и вытер рукавом пот со лба. Варя молча обняла его, и они вместе присели к костру.

– Ты прав, Эдик, – задумчиво пробормотала Евгения Юрьевна. – За ними нужен глаз да глаз.

Журавский усмехнулся: и вправду, уж скорей бы домой! Сдать гиперактивных подростков на руки родителям, а самим заняться тем, чем этим детям пока рановато. Жаль, что здесь нельзя: спички возле пороха не поджигают! Скорей бы домой!

Потом были «Изгиб гитары желтой»,8 «Yesterday»,9 рок-н-ролл и много чего еще. Поляна постепенно превратилась в нечто среднее между концертным залом и дискотекой. Когда Эдуард Андреевич заиграл «Сказки Венского леса»,10 Сашка улыбнулся. Этот вальс был совершенно особенным. В прошлом году Ольга Михайловна научила дочерей, Сашку и Олега вальсировать. Тогда вся компания долго дурачилась, а потом «раз-два-три» сложилось в танец, и Задорин с Лизой легко закружились по комнате под «Сказки Венского леса». Сашка поискал ее глазами, и понял, что сделал это зря.

Лучинская давала уроки танцев Виктору Гордееву. Сбиваясь с такта и наступая партнерше на ноги, он топтался по траве с изяществом ростральной колонны. Состояние обуви, по всей вероятности, мало беспокоило Лизу, она смеялась и давала обучаемому попутные советы.

– Как ты считаешь, Эдик, они когда-нибудь устают? – зевнула Евгения Юрьевна. – Или внутри у каждого вечный двигатель?

– Сейчас узнаю, – пообещал Журавский и отложил гитару в сторону. – Молодежь! Пора пить чай! Вода в ведре закипела.

Несмотря на разочарованное «у-у-у», пронесшееся по поляне, Эдуард Андреевич достал из рюкзака пачку чая и передал ее Золотову, стоявшему к костру ближе всех.

– Заваривай! – скомандовал глава экспедиции и уселся рядом с Женей.

– Я? – Артем в недоумении повертел в руках упаковку. – А я не умею!

– Да чего здесь уметь? Сыпь в ведро – и все дела! – перехватил инициативу Фролов и протянул руку за чаем.

Но Артем внезапно решил довести начатое до конца. Посветив на пачку фонариком, Золотов деловито прочитал все, что было на ней написано.

– Здесь сказано, что чай зеленый! – сообщил он во всеуслышание. – Это ничего? Или дать ему дозреть?

– Сыпь такой! – позволил Эдуард Андреевич. – Зеленый даже полезнее.

Золотов неуверенно наклонил упаковку над ведром, сунулся туда с фонариком, а потом вытряхнул в кипящую воду оставшуюся в пачке заварку.

– Ну как? Позеленело? – смешливо осведомился Фролов.

Артем пожал плечами:

– А кто ж его знает? Не видно ведь ни черта! Кто рискнет не отравиться?

Заранее уверенный в результате, Эдуард Андреевич храбро протянул свою кружку, и через несколько минут, отметив, что Журавский все еще жив, его примеру последовали и все остальные. Отведав «зелененького», туристы расселись вокруг костра, стараясь отогнать предутреннюю дремоту анекдотами.

Фольклор интересовал Виктора меньше всего, поэтому он увлек Лизу на бревнышко к самому краю поляны. В последнее время его стали раздражать косые взгляды и смешки одноклассников, которые с подачи Золотова и Белянской вовсю обсуждали их отношения, не забывая посматривать в сторону Задорина.

– Может быть пойдем, прогуляемся? – предложил Гордеев, мечтая очутиться с нею где-нибудь подальше отсюда: например, на необитаемом острове.

Лиза поежилась.

– А ты не боишься светящегося геолога? – страшным шепотом поинтересовалась она, вспомнив о герое последней байки, рассказанной Эдуардом Андреевичем.

Он не поверил своим ушам:

– Лиза, ты серьезно?

– Конечно, – попыталась отшутиться Лучинская. – Возьмет и выскочит вон из-за той елки!

Все еще не понимая, дурачится она или вправду боится, Гордеев, поморщился.

– Этот тот геолог, который заблудился и наелся мухоморов?

– Нет, тот, который искал клад и провалился в фосфорицирующее болото!

Ее глаза расширились – и Виктор поверил в ее испуг. Точно: детский сад!

– Ну ты даешь! – смеясь, он легонько толкнул ее в плечо. – Струсила из-за детской страшилки!

– И совсем я не струсила! – задиристо возразила она и толкнула его в ответ.

– Струсила-струсила!

Он стал тормошить ее, она отбивалась и хохотала:

– Да ни капельки! Нисколечко! Совсем!

Руки сами переплелись в объятия, смеющиеся губы соприкоснулись. Гордеев бросил быстрый взгляд в сторону костра. Там тоже хохотали: Эдуард Андреевич изображал Жванецкого, одноклассникам не было до них никакого дела.

Потеряв его поцелуй, Лиза открыла глаза, но Виктор уже вернулся и снова прильнул к ней. Дремавшие в глубине мурашки зашевелились и стали гоняться друг за другом. Она улыбнулась мокрыми губами:

– Щекотно!

Он подавился смешком:

– Слушай, я так не могу! Ты когда-нибудь бываешь серьезной?

Она кокетливо прикрыла глаза ресницами и с трогательной покорностью подставила губы. Кротость, так не свойственная Лизе, вызвала у него эмоциональное цунами! Смеяться расхотелось. В горло будто влили рюмку алкоголя, и Виктор, опьяненный страстным желанием целовать ее совсем по-другому, раздвинул створки ее рта, проникая внутрь.